Александр Черкасов об Арсении Рогинском

Арсений Рогинский Александр Черкасов: Написано об Арсении Рогинском было весною 2016-го, к юбилею. А вот как вышло... "Скрытое изображение".

* * *

Следопыт сам не оставляет следов. Ну, почти.

Есть люди, для которых внешнее значит много: появиться перед публикой, выступить, подписать. О тех, кому важнее всего – оставить свой след, рассказывать легко.

А человек, посвятивший жизнь поиску послустертых следов прежних поколений, сам не склонен вырезать анаграммы на скалах и деревьях, вытаптывать своей обувью ландшафт настоящего, которое стремительно становится прошлым. Может, потому, что знает, насколько смешно это выглядит.

А, может, потому, что есть в этом нечто неуместное, – прикладывать специальные, без необходимости, усилия только для того, чтобы остаться в чьей-то памяти.

Кроме амбиций, бывает и другое. Например, приоритет, "научный приоритет". Так ведь нет, – сколько раз при разборе "захоронок", когда речь шла о документах из архивов диссидентских времен, о "Хронике текущих событий", я слышал от его друзей: "Сеня, но ведь это, кажется, ты и писал?" Школа самиздатских времен: ну да, писал. И рукописи "не сгорели", – то есть, нашлись люди, прочитавшие, вдохновленные, перепечатавшие и передавшие дальше. И это главное. А не авторство, не подпись.

Но следы всё-таки есть.

Что-то есть в биографиях, но кто их читает? Место рождения – Вельск Архангельской области. Отец, арестованный в 1938-м, после лагеря определен сюда в ссылку. Умер на следствии в 1951-м, после второго ареста. Возвращение в Ленинград.

Тартуский университет. Школа Лотмана, в то время – «Мекка» гуманитарного знания. Не просто учеба: Арсений, когда учился, жил в доме Юрия Михайловича [Лотмана].

Здесь же, в Тарту, – еще до того, как появилось само слово "диссидент" – знакомство с будущим диссидентским кругом, – например, с приехавшей Натальей Горбаневской (читайте Улицкую! ["Поэтка] ).

Причастность к русской культуре и истории. То есть, к истории борьбы за свободу, – а что еще есть русская история?

Память о терроре. Терроре государственном, и терроре революционном. О том, как вчерашние борцы за свободу становятся новыми жандармами. Как сами становятся жертвами собственноручно созданной машины.

И как искусно это страшное будущее прячется в самом освободительном движении. И – несмотря ни на что – освободительное движение не сводится к тем победителям, что тут же успешно занялись истреблением вчерашних соратников...

Поиски и восстановление преемственности – та работа, в которую внесла огромный вклад и "тартуская школа". Один – но важнейший! – пример из истории «народников», – письмо Стефановича Дейчу, найденное Арсением Рогинским и его другом Львом Лурье, и опубликованное Лотманом в "Ученых записках Тартуского университета".

Размышления публикатора о "революционной этике", об иерархии в революционной среде, о "революционном генеральстве" актуальны и сегодня (кто помнит – а ведь к делу Развозжаева-Лебедева это относится не меньше, чем к делу Красина-Якира).

...Может, поэтому у Арсения Рогинского нет «лампасов». Может, отсюда – нелюбовь к вхождению в "советы и комиссии", и к хождениям в высокие кабинеты... хотя зовут, зовут!

История России началась не в 2012-м, и не в 1985-м, не в 1956-м и не в 1917-м. Она была многократно переписана теми, кто желали бы стать "первыми людьми на земле". 

История России, – в том числе история «грубых и массовых нарушений прав человека» – непрерывна и неразрывна. Это раз. Преемственность важна, – однако преемственность, не сводимая к "наследственным заболеваниям".

А еще историю России любят сводить к большим, – чтоб побольше нулей, – числам расстрелянных, посаженных, умученных.

А людей надлежит считать так – не нулями, а единицами; История, биография отдельного человека, – вот исходный и основной масштаб работы. Это два.

Собственно, на этих двух «ногах» стоит теперь и «Мемориал»

…А еще история не сводится к собраниям "городских легенд", – ведь мифологизация немногим лучше забвения. И после "Московского обращения" 1974 года Рогинский с группой таких же молодых энтузиастов начал выпускать независимый исторический сборник "Память".

Неофициальный – не значит "любительский". Оказалось, в Самиздате можно выдержать академические стандарты. А случайных свидетелей работы, вдруг догадавшихся: "Вы делаете самиздат!" – можно было огорошить ответом: "Где вы видели самиздат со сносками?"

Итог закономерен: в 35 лет вроде как кабинетный ученый тартуского разлива и замеса попадает в уголовный лагерь. Почему в уголовный? Органы КГБ, подчинявшиеся органам партийным, в тот год испросили и получили в "инстанции" (в Отделе административных органов ЦК КПСС) разрешение на осуждение "в общеуголовном порядке" троих питерцев: Рогинского, Азадовского и Клейна. Последнее слово Рогинского на суде было – о положении историка в Советском Союзе…

...В рассказах о лагере Арсений Борисович в последнюю очередь выглядел героем (хотя истории про то, как он сидел вместе с чеченцами, как и рассказы других диссидентов, определенных советской властью на общий режим, очень помогли мне потом в работе на Кавказе). Едва ли не главным в этих историях было – не показаться "вождем", не соблазнить "романтикой революции".

И – не подавить величием всезнания.

Как-то Рогинский заметил: "У меня было два учителя жизни: один – Сергей Адамович Ковалев (дело было на юбилее Ковалёва), другой – Михаил Яковлевич Гефтер. Первый из них, когда я его о чем-то спрашивал, тут же говорил мне: "Ну как! Всё просто!.." А второй обычно отвечал: "Голубчик! На самом деле всё было значительно сложнее!.."

А дальше... дальше был "Мемориал". Если бы у меня был вкус, чувство такта и стиля, то тут бы я и подвел черту.

...Впрочем, есть и иной взгляд на историю России, куда более распространенный. Вот у Довлатова в "Заповеднике" про Пушкинские горы, о директоре: "...Хочет создать грандиозный парк культуры и отдыха. Цепь на дерево повесил из соображений колорита. Говорят, ее украли тартуские студенты. И утопили в озере. Молодцы, структуралисты!.."

Один из "молодцов" – Арсений Рогинский. Быть в том кругу, из которого вышел и который бесконечно описывал Довлатов. И "спрятаться" безымянным в этой чудесной, как хокку, истории.

Одни пытаются сделать из отечественной истории "грандиозный парк культуры и отдыха". А другие борются с разного рода цепями. В этом – жизнь и судьба Арсения Борисовича Рогинского.

 

Александр Черкасов,
Правозащитный Центр "Мемориал"

 

Александр Черкасов и Арсений Рогинский. Фото Мемориал

Александр Черкасов и Арсений Рогинский. Фото Мемориал